Страница 46
– А, Понамарев, заходи. Рассказывай, как дела в полку, – он крепко пожал Лешке руку.
– Чуть получше, чем у вас, – попытался пошутить он.
– Да, беда. Думали зам. комэской ставить да в академию на следующий год. Хороший летчик был, да и парень что надо. Отцу такое горе.
– А эти что копают? – тихо, чтобы не слышали члены комиссии, спросил Лешка.
– Им, Леша, положено копать. Накопают, что летчики неправильно налет подсчитывают, что запятые не там ставят, а то, что я в этом году тридцать часов всего налетал и в кабину при минимуме ночью садиться боюсь, про это же они не напишут. Им про это писать не велено. Это, Леша, сейчас государственная тайна. Это я говорю, летчик-снайпер, а что летчики помоложе чувствуют? – Пепель говорил громко и смотрел на проверяющих.
– Вы внутренние резервы изыскивайте, «пеший-по-летному», на тренажере побольше летайте. Не надо плакаться, сейчас время трудное, – отозвался полковник из комиссии, перелистывающий плановые таблицы.
– Оно трудное только для нас, а у вас в Москве штаб от взяток скоро в банк превратится, пойдем, Леш, не будем мешать, – Пепель взял Лешку под руку и вывел из кабинета. – Ненавижу, крысы штабные, сейчас говна нароют, – добавил он зло, когда они вышли из кабинета.
– Как с полетами? – поинтересовался Лешка.
– А никак. Летать не на чем. Стариков поддерживаем в сроках для боевого дежурства, молодежь не летает, ресурс у техники последний добиваем. Полков посокращали немерено. А технику боеготовую, козлы, порезали. Сейчас бы летали на ней, только пыль стояла. На металлолом порезали. А металлолом этот, Лешенька, по цене канализационных труб продавали, чуешь. А ведь это голимый цветмет. Ладно, пойдем в столовую, поешь наших щей.
После обеда в столовой Лешка встретил Егора Ивановича.
– Леша, борт будет через час, поэтому после обеда забирай вещи и на аэродром.
– Вас понял, – коротко ответил Лешка и, попрощавшись с местными летчиками, пошел за вещами.
Дома его ждала Ольга.
– Ну как ты мог поесть в столовой, я не сажусь обедать, тебя жду, – сокрушалась она.
– Оленька, тороплюсь, самолет скоро, – он сел на стул рядом с Ольгой и взял ее руки в свои. – Оля, мы всегда рядом с тобой. Мишка был моим лучшим другом, и поэтому долг чести – помогать тебе. Я тебя прошу, чем надо будет помочь, обращайся.
– Спасибо, Лешенька, вы для меня родные. Уезжать мы, наверное, будем отсюда. Мне надо о работе думать, пенсия сам знаешь, только чтобы ноги не протянули. А здесь работы никакой, да и север. Катька все время болеет, да и Егорке полезней другой климат.
– Ну, ладно, крепись, – он встал и поцеловал ее в щеку.
– Да уж, наплакалась, – она улыбнулась.
Лешка взял сумку с вещами и побежал к дороге, ведущей на аэродром. Остановив попутную машину, он через полчаса был на аэродроме.
В классе предполетных указаний сидели Егор Иванович, командир местного полка полковник Крюков и его заместитель подполковник Сивцов.
– Заходи, Леша, поздравляю тебя, мне сейчас Буйновский позвонил, дочь у тебя родилась, – сухо сказал Крюков.
– Спасибо, – тихо ответил Лешка, но радости большой не получилось на фоне этого горя.
«Ну и ладно, значит, Светкой назову», – почему-то подумал он.
– Командир, – сухо обратился генерал к командиру полка, – если какие-то вести будут, сразу мне сообщи.
– Обязательно, Егор Иванович, телефон ваш у меня есть, – командир пожал руку генералу.
– Пошли, Леша, заруливает наш самолет, он сел без выключения двигателей.
Лешка с генералом направились на стоянку прилетающих самолетов, куда уже заруливал Ан-26. Он всю дорогу скрывал улыбку, у него родилась дочь, интересно, как прошли роды, как Света. Побыстрей бы домой.
Подойдя к самолету, они остановились неподалеку, ожидая, когда бортмеханик откроет дверь. Было шумно от работающих винтов. Наконец дверь открылась, и выглянувший бортмеханик замахал им рукой. Лешка и генерал побежали к открытой двери, придерживая фуражки от ветра вращающихся винтов. Егор Иванович уже поднялся в самолет, Лешка поднимался следом и ненароком оглянулся назад. По дорожке от высотного домика бежал командир полка и отчаянно махал руками. Лешка постучал генерала по плечу и показал на бегущего офицера.
Спустившись по трапу обратно, Лешка и Егор Иванович побежали навстречу Крюкову.
– Егор Иванович, звонили из военкомата, на берегу, возле деревни Калинино, море выбросило труп летчика, – старался перекричать шум двигателей командир полка.
– Как далеко? – спросил побледневший генерал.
– Шестьдесят километров, я дал команду, поисковый вертолет уже запускается.
Лешка, генерал и командир полка сели в подъехавший уазик и поехали к вертолету, который был готов к взлету. Возле вертолета их ожидал зам. командира полка подполковник Сивцов.
Летели молча, рассматривая местность. Через полчаса вертолет закружил, выбирая площадку для посадки. Внизу, у самого моря, стоял милицейский уазик и несколько человек. Вертолет приземлился в ста метрах от них. Пригибаясь под работающими винтами, Егор Иванович первым выбежал из вертолета. Он бежал так быстро, что Лешка еле поспевал за ним. Труп увидели сразу на самом берегу моря, накрытый куском брезента. Генерал бросился к нему. Подбежав, он с ходу сдернул брезент. Сомнений не было – это Мишка. Труп был совершенно целый, только без ног. Хорошо сохранился летный комбинезон. Но самое главное – на голове был защитный шлем, на тыльной стороне которого красными буквами было написано – Мишин.
– Отойдите, – хриплым, каким-то чужим голосом сказал генерал.
Офицеры молча отошли в сторону.
Егор Иванович медленно опустился на колени и закрыл лицо руками. По вздрагивающим плечам все поняли, что он плакал. Шум винтов утих, и только морской ветер обжигал сыростью лицо. Затем, сквозь шум разбивающихся волн, все услышали вой, который постепенно сменился криком или, вернее, ревом. Генерал ревел как смертельно раненый зверь, и от этого у Лешки пошли по телу мурашки и, кажется, зашевелились волосы на голове. Он рванулся к генералу, но командир полка удержал его:
– Не надо, – с трудом выдавил он. Лешка достал папиросы, но спички ломались одна за другой.
– На, прикури, – дал зажженную сигарету подошедший милиционер и, когда Лешка прикурил, спросил: – Чего это он?
– Сын, – тяжело ответил Лешка и посмотрел вверх на небо. Он не мог сдержать слез, ветер смахивал их с его щек. Казалось, еще минута, и Лешка сам заревет навзрыд. Плакали все, и командир полка, и его зам., и даже подошедший командир вертолета. Тяжела эта картина, когда молча плачут мужчины. Когда крик ревом рвется наружу, а они его держат внутри, и от этого только рвут свое сердце на части. Офицеры старались не смотреть друг на друга, стыдясь своих слез.
Неожиданно генерал замолчал. Он продолжал стоять на коленях, закрывая лицо руками. Резкий порыв ветра сорвал фуражку, и она покатилась на встречу волнам. Набежавшая волна подхватила ее и стала относить от берега. Фуражка закачалась маленьким корабликом. А все стояли, не в силах сдвинуться. Казалось, ужас сковал их. Ужас положения, когда человек похоронен, оплакан женой и близкими, а госпожа судьба распорядилась по своему.
– У тебя спирт есть на борту? – сиплым голосом спросил командир пока.
– НЗ держим на всякий случай, – отозвался командир вертолета.
– Неси, – коротко распорядился полковник.
Через минуту прибежал командир вертолета, неся фляжку со спиртом и гремя двумя металлическими кружками.
– Плесни, – сказал Крюков хриплым голосом, забирая кружки.
Командир вертолета быстро открутил крышку и налил спирт в кружки.
– Пошли, мужики, – Крюков, держа кружки со спиртом, впереди всех пошел к генералу. Все двинулись за ним. Когда подошли к генералу, то Лешка с ужасом увидел, что Егор Иванович стал совершенно седой. Если до приезда сюда у него была редкая седина, то сейчас он был совершенно белый. Это было хорошо видно даже в наступивших сумерках. Ему стало жалко Егора Ивановича, который выглядел жалким стариком. Он не мог представить, как сказать об этом Ольге, которая уже похоронила Мишку, и ее рана стала затягиваться. И, наконец, он увидел Миху, его друга, с кем прожиты лучшие годы. Он лежал без ног, лицо распухшее и неузнаваемое, только ярко-красные буквы на защитном шлеме светились его фамилией. Лешка почувствовал, что может не сдержаться. Он отвернулся от всех и ладонью закрыл рот, сдерживая крик. Он не мог дышать, спазм душил горло, из которого вот-вот вырвется крик. Но он понимал, что эмоции надо держать в себе. Лешка прикусил губу, чтобы не закричать. Он не чувствовал боли, и лишь соленый вкус крови наполнил его рот.
– Егор Иванович, – тихо окликнул его Крюков.
Генерал стоял на коленях без движений.
– Егор Иванович, – погромче повторил Крюков.
Генерал медленно повернул голову и беспомощно оперся рукой о песок.
Лешка и Сивцов кинулись к генералу и подняли его под руки.
Увидев протянутую ему кружку со спиртом, он молча взял ее и быстро выпил. Дыхание перехватило, и через минуту он задышал, отвернувшись от всех, пряча свои слезы. Крюков выпил и отдал кружку Лешке. Пили молча, не закусывая, лишь с силой втягивая воздух через рукав пиджака.
– Грузите, – тихо сказал генерал и пошел к вертолету. Мишку положили на носилки и погрузили в вертолет. Засвистели винты, и тяжело оторвавшись от земли, винтокрылая машина взяла курс на юг. Егор Иванович все время полета сидел согнувшись, закрыв лицо руками. Мертвый Мишка лежал рядом на носилках, накрытый куском брезента. Лешка вдруг представил, а что, если бы на носилках лежал его сын? Наверное, нет большего горя в мире, чем хоронить своего ребенка. Когда вертолет приземлился и выключили двигатели, все еще некоторое время сидели молча.
– Товарищ генерал, что же теперь делать? – нарушил тишину Крюков.
Егор Иванович медленно выпрямился и глухим голосом ответил:
– Так, мужики, дело такое, – генерал набрал воздух и тяжело выдохнул. – Я не хочу, чтобы Ольга пережила еще одни похороны. Хватит ей, молодой, горя. Сына здесь оставим, в вертолете, до завтрашней ночи. Днем надо купить гроб, ну и все такое. Коля, договорись с работниками кладбища. Надо будет ночью сделать тайное перезахоронение.
– Я понял, Егор Иванович, все сделаем, как надо, – ответил Крюков.
– И последнее, – генерал поднял голову и голос его окреп, – если хоть одна сволочь проболтается, я лично ему вырву язык. Коля, поговори с милицией и с экипажем вертолета об этом.
– Егор Иванович, не беспокойтесь, я с каждым побеседую, – ответил командир полка.
Тяжело поднявшись, генерал вышел из вертолета. Молча закурили.
– Егор Иванович, я распоряжусь, чтобы вам в высотном домике постель приготовили, – Крюков посмотрел не генерала.
– Нет, Коля, я буду с сыном. А вы идите отдыхать, завтра хлопотный день, – генерал повернулся и зашел обратно в вертолет.
– Товарищ полковник, я останусь с генералом, – обратился Лешка к командиру полка.
– Хорошо, Леша, оставайся. Если Егору Ивановичу будет плохо, сразу вызывай доктора. Я на связи.
Через минуту Лешка остался один перед вертолетом. Егор Иванович был в вертолете вместе с мертвым Мишкой.
Наступила тишина, и лишь высоко шумели верхушки деревьев. Лешка закурил, присев на водило от самолета. Он немного успокоился. Сделав две–три затяжки, он попытался сосредоточиться. То, что профессия летчика связана с риском, он, конечно, хорошо знал и хоронить летчиков ему приходилось и раньше. Но то, что случилось с Мишкой, было похоже на злую шутку судьбы. Докурив папиросу, Лешка подошел к вертолету, чтобы посмотреть, как чувствует себя генерал. Сквозь открытую дверь он услышал голос Егора Ивановича. Он разговаривал с сыном. Его речь была спокойной и монотонной, как будто он говорил с живым Мишкой. Лешке стало неловко, как будто подслушивает чужой разговор, и он отошел в сторону.
Неожиданно в темноте появился свет, и из-за поворота выскочил уазик командира полка. Он подъехал к Лешке и, взвизгнув тормозами, остановился. За рулем сидел зам. командира полка Сивцов.
– Ну, как генерал? – спросил он с ходу.
– Нормально, разговаривает с Мишкой.
– Да, врагу не пожелаешь такого, – Сивцов полез в один карман, затем в другой и расстроенный посмотрел на Лешку: – Вот, зараза, хотел же пару пачек «Беломора» взять, как теперь ночь здесь без курева?
– У меня еще полпачки, – Лешка протянул ему папиросы.
– Леш, Людка тебе бутербродов накрутила, в термосе кофе. Перекуси, – Сивцов достал пакет из уазика и протянул Лешке.
– Да я сейчас есть не смогу, а вот кофе выпью, – Лешка полез в пакет. – Валерий Владимирович, смотри, – Лешка вытащил из пакета две пачки «Беломора».
– Ну, Людка, ну, человек, – Сивцов заулыбался, – вот баба, все предусмотрела. Да, Леша, не ценим мы своих жен. Памятники им при жизни надо ставить за то, что они с нами такой жизнью живут. Мне моя как-то призналась, что когда по громкой вызывают поисково-спасательную команду, она валерьянку пузырьками пьет, пока я ей не позвоню. И у окна все время стоит, выглядывает, к кому командирский уазик поехал. На первом году службы комэска у нас разбился, сосед по лестничной клетке, она тогда еще не понимала, для чего поисковиков вызывают, просто у окна стояла. Смотрела, почему не летают, вроде бы погода летная. А когда к подъезду уазик подъехал, и из него вышли командир полка, замполит и полковой врач с медицинским чемоданчиком в руках, вдруг поняла, что жене похоронку несут. Сразу решила, что к ней. Рассказывала, подбежала к двери, схватилась руками за дверную ручку и уперлась ногами в косяк, как будто могла так беду в дом не пустить. А когда постучали к соседке, села там же, у
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71