Страница 17
а он его в горящий эшелон направил, – пафосно заметил генерал.
– Слушай, они там, в Москве, вообще охренели, политработника председателем комиссии прислали. Он ведь кроме «Малой земли» Брежнева ничего не знает, – шепотом сказал Карцев.
– Так что вы вспомнили, товарищ курсант? – обратился генерал к Боре.
– Ну, я, кажется, управлял самолетом. Помню, как земля приближалась, как пыль поднялась, – мямлил Боря.
– Ну вот, я что говорил, здесь налицо геройский подвиг курсанта Птицына и позор его инструктора, – радостно сказал генерал.
– Товарищ генерал, я не согласен с вашим выводом, материалы объективного контроля показывают, что летчик в передней кабине не управлял самолетом, здесь явно видно, что Птицын попросту выронил ручки катапультного кресла, а самолет приземлился сам, без его участия, – старался держать себя в руках Кравченко.
– Не выгораживайте своих подчиненных, а лучше позаботьтесь о морально-политическом состоянии своих инструкторов. Антошкина завтра же на партийное бюро, – строго ответил генерал.
– Товарищ генерал, я не понимаю, как можно делать заключение о летном происшествии, не анализируя средства объективного контроля, – на скулах у Серегина заиграли желваки, голос был предельно резок, казалось, он вот-вот сорвется, – я, как летчик с пятнадцатилетним стажем, ответственно заявляю: Антошкин невиновен, и в том, что самолет сел сам, заслуги курсанта Птицына нет.
– А вы, товарищ майор, подумайте о своей судьбе, и не защищайте Антошкина, – и, повернувшись к командиру полка, сказал: – Приказ о наказании виновных будет в понедельник, а пока полеты запрещаю. Членов комиссии прошу в самолет, через двадцать минут вылетаем в Москву.
Генерал надел на голову фуражку и, как-то сгорбившись, быстро вышел из класса предполетных указаний. Врач подошел к Птицыну и, о чем-то спросив его, обратился к командиру:
– Командир, Птицыну плохо, я заберу его в госпиталь.
Командир молча кивнул.
– Сука, мразь, падаль, – Серегин изо всех сил ударил кулаком об доску предполетных указаний, его трясло от возмущения, – командир, таких тварей надо стрелять, кто их только присылает из Москвы, – голос его сорвался на крик.
– Петрович, держи себя в руках, – тихим голосом сказал Кравченко, – я Антошкина в обиду не дам.
– Викторович, Антошкину подписан приговор, ты сам это понимаешь. В понедельник эта сука накатает приказ на три листа о слабой морально-психологической подготовке, а истинная причина не установлена, – не унимался Серегин.
Все, кто находился в классе предполетных указаний, стали быстро выходить на улицу, боясь попасть под горячую руку командира полка. Остались Кравченко, Серегин и Антошкин.
– Коля, ты, это, не паникуй, я за тебя горой, – невнятно сказал Кравченко.
– Спасибо вам, товарищ командир, я понимаю, что моя судьба решена, обидно, что так несправедливо, – голос Антошкина дрожал.
– Так, ты пока езжай домой, а я завтра к начальнику училища. Серегин, полетов до понедельника не будет, всем учить матчасть, – сказал Кравченко и побежал догонять московскую комиссию.
Боря Птицын так больше и не появился на полетах. Его списали по какой-то странной болезни, и он дослуживал в роте охраны. Старшего лейтенанта Антошкина уволили из Вооруженных Сил за слабую морально-психологическую подготовку. Пройдет время, и он восстановится на летной работе, но коммунистом уже не станет никогда, как не прессовали его партийные работники. А генерал-политработник свое слово сдержал, Борю Птицына наградили все-таки какой-то дешевой медалью.
***
«Здравствуй, дорогая Света!»
Лешка первый раз писал это слово – дорогая. И ему очень хотелось так написать. Во время переписки со Светкой у него рождалось непонятное чувство к ней. И однажды он сделал открытие – а ведь это, наверное, любовь. С каждым Светкиным письмом у него щемило в груди, а когда он ей писал, почему-то все нужные слова забывались.
«Света, как много слов мне нужно сказать тебе. Как не хватает мне тебя. За время нашей переписки ты стала для меня родным и близким человеком. Мне нужно сказать тебе важную вещь, но я скажу ее тебе только при встрече. Свет, я часто смотрю на твою фотографию. Какая ты стала красивая и взрослая. Я жду отпуска, как глотка воды в пустыне. Я многое скажу тебе при встрече, но сейчас ты знай, у меня все серьезно».
Дальше Лешка писал о казарменных новостях, о том, что в понедельник вылетает самостоятельно и что свой первый полет посвящает маме.
Закончив писать письмо, он начистил до блеска сапоги и направился на танцы. Дело в том, что приехали Танька Мужухоева и Оля Петренко и привезли собой пять подружек из Киева. Все они были, естественно, нарасхват. Подойдя к танцплощадке, Лешка увидел Любашу с Петей Пятницким.
– А, Лешенька, привет. Как домой добрался? Не обидел ли кто по дороге?
– Привет, Любань, как видишь, живой. Только от твоего самогона до сих пор голова болит.
– Так это с непривычки, Петенька мой уже привык.
«Ничего себе, уже Петенька мой», – подумал Лешка.
В противоположном углу танцплощадки Лешка увидел знакомую компанию.
– Приветик, каким ветром у нас? – обратился он к Таньке и Ольге.
– О, приветик, Лешенька, – Таня поцеловала его в щеку, – так девочки, на аукцион выставляется новый лот – Леша Понамарев, рост, вес, здоровье, все в норме. Прошу любить и жаловать, – она по-театральному вывела Лешку на середину круга.
Лешка смутился.
– Я что, жеребец, я, Танечка, не продаюсь, – отшутился он.
Девчонки бросали на Лешку заинтересованные взгляды.
– Да ну тебя, Танька, вечно у тебя шуточки. Пойдемте лучше танцевать, – сказал Ахмед.
В это время зазвучала медленная музыка.
– Правильно, пойдемте танцевать. Ахмедик, пригласи Мариночку, она у нас самая скромная, – сказала Таня, а сама подошла к Лешке: – Пригласи меня, Леш?
Лешка кивнул, и они закружились в медленном танце. Таня прижалась к Лешке и положила свою голову ему на плечо.
– Ах, Леша, Леша, не видишь ты своего счастья, – сказала Таня тихо.
– Перестань, я сказал Ахмеду, что у нас ничего не было, – ответил Лешка.
– Ах, Ахмедик, он любит меня, и я ему за это благодарна.
– Ну вот и держись за него.
– А как же любовь, Лешенька?
– Слюбится, – коротко бросил Лешка, давая знать, что разговор закончен.
Таня отпрянула от него и как-то зло посмотрела. К счастью, танец закончился, и Лешка сославшись на то, что завтра первый самостоятельный вылет и еще надо подготовиться, ушел в казарму.
Утро началось как обычно. В пять часов подъем, и все по отработанному распорядку. После завтрака медосмотр у врача. Лешка старался не нервничать. Он пошел на осмотр первым.
– А, Понамарев, – увидев его, радостно сказал доктор, – сегодня первый раз сам летишь? Открою тебе формулу успеха, – говорил он, а сам замерял у Лешки давлении, – главное, Понамарев, не бздеть.
Матершинник и грубиян по натуре, он пользовался большим уважением у курсантов. Неожиданно прилетевший триппер или полученный синяк в драке с сельскими с его помощью курсанты успешно скрывали.
– Все, как всегда, в норме. Как слетаешь сам, придешь, я еще давление померяю.
Распорядок летного дня проходил как всегда. Но все же торжественность ощущалась во всем. Сегодня пять курсантов вылетают самостоятельно. На предполетных указаниях Кравченко каждому курсанту, вылетающему самостоятельно, уделил одну–две минуты. После предполетных указаний Лешка направился к самолету. Проверяющий, комэска Серегин, подошел следом.
– Курсант Понамарев к полету готов, – стараясь не выдать волнение доложил Лешка.
– Меня в кабине нет, все делаешь сам, – коротко ответил Серегин, и они стали садиться в кабину самолета.
Контрольный полет с проверяющим прошел на удивление гладко. После полета Серегин сказал, что разрешает Лешке лететь самому. До этого момента Лешка боялся, что может еще какая-то нечистая сила помешать его счастью, но когда комэска дал добро и он остался один с техником и самолетом, у него перехватило дыхание. Именно в этот момент он заволновался. Он боялся не высоты, не ЧП, не даже самой смерти. Он боялся плохо посадить самолет. Ведь сейчас весь полк выйдет смотреть, как Лешка Пономарев будет первый раз в своей жизни самостоятельно взлетать и садиться. Чувство гордости и ответственности переполняли его.
Стараясь не поддаваться эмоциям, он, как положено, осмотрел самолет и сел в кабину.
– Сынок, за технику не переживай, все проверил на три раза, – шептал на ухо Семеныч, снимая чеки с катапультного кресла. – Давай с Богом. Мой Григорий тебя не подведет.
Когда Лешка стал запускать двигатель, волнение улеглось. Вырулив на взлетную полосу, он уверенно начал взлет. Работая с арматурой в кабине, он потерял ощущение того, что летит один. И лишь только когда на прямой от второго к третьему развороту появилось время отдышаться, он повернул голову назад. Задняя кабина была пуста. Но ему казалось, что в ней все равно кто-то есть. Он вспомнил байки, когда инструктора тайком забираются в заднюю кабину к тем курсантам, кому не доверяют. Для уверенности Лешка расстегнул привязную систему и вытянувшись во весь рост заглянул назад. Вся задняя кабина оказалась перед ним, и она была пуста. Лешка быстро уселся в кресло и спешно пристегнулся. Волнение усилилось. Посмотрев вниз, он почему-то испугался высоты. Но эти секунды страха моментально прошли. Он взял себя в руки. Именно сейчас к нему пришло чувство первой ответственности за благополучный исход полета. Именно сейчас он понял, что не может подвести ни своего инструктора, ни Семеныча. Выполнив полет по кругу, он сел на твердую четверку. И только зажав тормоза на ручке управления, заканчивая пробег по ВПП, он почувствовал восторг и радость победителя. Крик вырывался наружу, захотелось петь. И Лешка заорал:
– Широка страна моя родная, много в ней лесов полей и рек…
В это время он случайно нажал кнопку передающего устройства, и его вопль заглушил весь радиообмен на стартовом канале. Лешка рулил на самолете и орал свою песню, держа кнопку передатчика. Заруливая на стоянку, Лешка увидел встречающих его курсантов и Семеныча. Чуть поодаль стоял Карцев. Из динамика на КП на весь аэродром раздавался Лешкин вопль, и курсанты прыгали на месте, махали руками, показывали Лешке то на динамик, то на наушники. Наконец Лешка понял, что держит кнопку передатчика нажатой, и холодный пот сразу же прошиб его. Отпустив кнопку, он резко зажал тормоза. Самолет остановился как вкопанный. В эфире на минуту воцарилась тишина.
– Ну что, напелся, солист? – услышал он голос Кравченко в наушниках,
– заруливай на место, летаешь ты лучше, чем поешь.
С тех пор Лешку все стали звать Солист.
Первый Лешку поздравил Семеныч. Он отработанными сотни раз движениями вставлял чеки в катапультное кресло и тихим голосом сказал:
– Наблюдал. Сел красиво. Наша школа. Шеф будет драть за радиообмен, не перечь, скажи, что виноват, больше не повторится.
Радость и восторг куда-то пропали, и Лешка с чувством провинившегося первоклассника подошел к Карцеву.
– Курсант Понамарев первый самостоятельный вылет совершил, – доложил он инструктору.
– Совершают подвиг, чучело, а ты выполнил полет, да к тому же и обосрался, теперь весь полк будет тебя солистом, а меня дирижером звать.
– Виноват, машинально нажал, больше не повторится, – промямлил Лешка.
– Да ты в следующий раз ядерную бомбу машинально на голову родному колхозу сбросишь, – свирепствовал Карцев.
– Ну, до ядерной бомбы ему еще далеко. Поздравляю, сел неплохо, – услышали они голос незаметно подошедшего комэски, – да и песню он пел неплохую, патриотическую, – сказал он Карцеву, улыбаясь. – Ладно, беги «вылетными» сигаретами угощай всех. Пойдем, следующего показывай, – обратился он к Карцеву.
Лешка взял блок «Родопи» и по старой авиационной привычке побежал угощать «вылетными» сигаретами.
– Хороший парнишка, толк с него будет. Зря ты его так, – сказал Серегин.
– Ничего, на пользу, – ответил улыбающийся Карцев, ему самому Лешка Понамарев тоже нравился.
Они шли, о чем-то разговаривая, а стоящие неподалеку курсанты провожали их восторженными взглядами. Для них это были боги, сверхчеловеки. Быть такими, как они, – вот высшая цель. Но пока она казалась недостижимой.
***
В воскресенье из Киева приехали девчонки. Они уже знали, что Мишка, Лешка и Ахмед вылетели самостоятельно, и решили устроить мальчишкам по этому поводу праздник. Сразу после завтрака они встретились с ребятами и направились в ближайший лес. Девчонки привезли собой мяса на шашлык, домашних разносолов и, самое главное, шампанское и две бутылки коньяка. Приметив хорошую полянку, друзья расположились на ней. Таня с Ольгой принялись накрывать стол, а мальчишки стали колдовать над костром. Неожиданно всех позвал Мишка, собирающий дрова неподалеку.
Когда к нему подбежали, он заговорчески зашептал:
– Слышите, жужжат, это земляные пчелы. Мы сейчас их травкой обкурим, а затем откопаем их соты с медом.
– Ребята, может, не надо, – жалобно прошептала Ольга, – я до смерти пчел боюсь.
– Чего их бояться, их только дымом хорошо надо обработать, так они сами разлетятся, – геройски сказал Ахмед.
И мальчишки принялись жечь сухую траву, отгоняя пчел, которые действительно стали разлетаться. Девчонки стояли чуть поодаль, а мальчишки начали саперными
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71