Страница 15
танцплощадку.
Танцевали они уже в обнимку, как старые друзья.
– Леш, а ты меня проводишь? – спросила она.
– Любаш, у нас же поверка, мне надо быть в казарме.
– А я тебя подожду. Ты иди на поверку, а когда все улягутся, в окошко и ко мне.
У Лешки еще стучало в висках от Любашиной близости. Возможность провести с ней ночь вскружила ему голову.
– Ладно, жди меня у шлагбаума, я после поверки буду.
На поверке Лешка тихо сказал Ахмеду:
– Братан, я сегодня в самоход иду, прикрой, если что.
– Ты что, с дуба упал, поймают, на губу пойдешь.
– Не поймают, сегодня наш шеф ответственный, он не сдаст.
– Ну ладно, как знаешь.
После ухода Лешки Любаша стояла у березы, теребя кончики платка накинутого на плечи.
– Привет, солнце мое, – услышала она за спиной.
Обернувшись, девушка увидела Карцева.
– А, привет, Витяня, опять ответственный?
– Опять, Любань, опять. Я, надеюсь, ты разделишь мое одиночество?
– Нет, Витенька, сегодня без меня. Сегодня у меня свидание.
– Опять в поиске?
– Ну не век же мне гулять. Отгуляла я свое, замуж хочу.
– Так не здесь тебе надо мужа искать, а в городе, там четвертый курс летает, а этот вес уже не твой, они же младше тебя на три года.
– Витенька, ты же знаешь, я кого прижму крепко, из своих рук не выпущу.
«Да уж, это ты умеешь», – подумал Карцев.
– Ну что, счастливой охоты, Любань?
– Вить, ты сегодня после отбоя не свирепствуй, дай мальчишкам отдохнуть.
– Только ради тебя.
Карцев пошел в офицерское общежитие, а Любаша осталась ждать.
Лешка после отбоя, дождавшись, когда курсанты угомоняться, свернув летный комбинезон и взяв в руки ботинки, на цыпочках подошел к открытому окну. Посмотрев наружу и убедившись, что там никого нет, он выбрался на улицу. Там он оделся и, пригнувшись, побежал к шлагбауму. Еще издали заметил Любашу. Подойдя к ней, он шепотом, тяжело дыша, сказал:
– Ну что, потопали?
– Лешенька, а что так дышишь, боишься?
– Так первый самоход, страшно, – честно признался Лешка.
– Ох, сколько их еще у тебя будет, – засмеялась Любаша.
И они лесом зашагали в деревню. Шли быстрым шагом, и уже через час показались огоньки.
– Леш, ты только имей в виду, деревенские вас не любят, бьют сразу. Поэтому если повстречаем пацанов, ты ховайся.
«Ну вот, опять началось, – подумал Лешка, – там чечены били, здесь местные, какие жертвы ради женской задницы, се ля ви».
Но судьба была благосклонна к ним, и уже скоро они добрались до Любашиного дома.
Дом был старенький, покрыт потрескавшимся рубероидом. Покосившийся забор и заросший двор говорили о том, что мужчины в доме нет.
– Вдвоем с бабушкой живем, потише, она сейчас спит, – шепотом сказала Любаша.
Открыв покосившуюся и скрипучую дверь, Лешка оказался в доме, пахнувшим молоком и свежеиспеченным хлебом. Любаша зажгла керосиновую лампу и стала накрывать на стол.
Через некоторое время на столе были вареная картошка, хлеб, сало и соленые огурцы. Открыв верхний шкафчик, Любаша достала какой-то бутыль с мутной жидкостью.
– Ну, для храбрости, – сказала Любаша, наливая по пол граненого стакана себе и Лешке.
Лешка поднес стакан ко рту, и его чуть не стошнило. Из стакана исходил резкий запах самогона.
Видя, как передернулся Лешка, Любаша спросила:
– Может, не будешь?
– Летчики пьют все, что горит, – гордо сказал Лешка, а сам подумал: «Ну, маманя, прощайте».
И залпом вылил содержимое стакана себе в рот. Проглотив дурно пахнущую жидкость, Лешке показалось, что в этот миг все его внутренности окажутся наружи, вместе с порцией самогона. С трудом подавив в себе рвотный рефлекс, он принялся яростно закусывать огурцом и салом. Любаша с иронией посмотрела на парня и медленно, как дама из высшего общества пьет дорогое французское вино, принялась за свою порцию самогона. Она пила маленькими глотками, как будто это было «Советское шампанское» или, как минимум, десертное вино. От этого зрелища Лешку чуть не стошнило второй раз. Допив содержимое стакана, Любаша вытерла рот тыльной стороной руки и томно спросила:
– Покурим?
– У меня только «Беломор».
– Пойдет, – ответила она.
Закурив папиросу, Лешка вдруг услышал кряхтение на печке за занавеской.
– Любань, ты чи хто? – раздался старческий голос.
– Я, бабуля, спите уже.
Через минуту из-за занавески показались сначала ноги, а затем с печки сползла страшная старуха с нечесаными, седыми волосами и в грязной рубахе.
Лешке стало жутко от ее вида, и он почему-то подумал, что так, наверное, выглядит смерть.
– Налей-ка, што ли? – прошепелявила старуха беззубым ртом.
Любаша налила самогон в свой стакан и протянула бабке. Та залпом выпила и, непонятно каким образом жуя беззубым ртом огурец, полезла на печку.
– Не обращай внимания, она сейчас заснет.
И действительно, через минуту за занавеской раздался забористый храп.
От выпитого самогона и выкуренного «Беломора» Лешке стало хорошо, и он начал рассказывать Любаше анекдоты и смешные истории. Любаша раскраснелась, она смеялась от Лешкиных историй, одновременно жуя сало с соленым огурцом. Кофточка у Любаши расстегнулась, и ее грудь почти вся открылась. Лешка подвинулся поближе к девушке, что-то рассказывая и одновременно поглаживая ее коленки. Затем он почувствовал, как в висках застучало. Ему стало жарко, на лбу выступил пот.
Любаша нежно вытерла Лешкино лицо и начала страстно его целовать. Лешка стал отвечать на ласки, но уже не так охотно.
– Ну, давай по одной, – предложила девушка.
Лешка молча кивнул.
Когда Лешка еще полстакана, ему вдруг стало совсем плохо. Он встал и молча, пошатываясь, пошел на свежий воздух.
– Туалет в огороде, налево, – вдогонку крикнула Любаша, – я пока постелю постель.
Лешка вышел из дома. Его мутило, и он пошел со двора на улицу. Едва оказался за забором, как его начало тошнить. Рвота была сильной, содержимое желудка фонтаном выходило наружу, мешая Лешке дышать, забивалось в нос. Он задыхался, сплевывая рвотную массу, высмаркивался и вытирая слезы. Спазмы желудка продолжались две–три минуты.
После того, как этот кошмар прекратился, Лешка вытер рот рукой и постоял некоторое время, держась за забор. Все плыло у него перед глазами. Не понимая, зачем он здесь, пошатываясь, Лешка пошел вдоль забора. Через некоторое время он услышал разговор парней и смех девчонок.
– Так, опасность, – пронеслось в пьяной голове и, свернув на другую улицу, он побежал. Деревенские собаки лаяли ему в след. Скоро он выбежал из деревни и оказался на проселочной дороге. Пробежав еще несколько метров, Лешка почувствовал усталость и безразличие. Он сел на землю, под громадной сосной и на минуту закрыл глаза. В этот момент память покинула Лешку.
Пришел в себя он от холода. Несчастный любовник лежал на земле, под сосной. Он был весь мокрый от утренней росы и его колотил озноб. Поднявшись, Лешка отряхнул одежду и огляделся. Кругом был лес. Светало. Голова раскалывалась от боли, во рту деревянный язык. С трудом вспоминая, что с ним произошло, Лешка стал понемногу определять место нахождения. Оказывается, он вышел из деревни в правильном направлении. Выйдя на дорогу, побежал что есть силы в сторону казармы. Через полчаса Лешка спал в казарме, бросив грязный комбинезон и ботинки под кровать.
***
Парко-хозяйственный день начинался с построения перед самолетами. Командир полка подполковник Кравченко резким и громким голосом давал указания.
– Всем курсантам ответственно отнестись к проведению парко-хозяйственного дня. К 18.00 все самолеты должны блестеть, как у кота яйца. Места стоянки самолетов убрать от лишнего мусора. За отбойниками все вылизать. Увижу, кто сачкует, помножу на ноль и выверну наизнанку.
После указаний Лешка, Мишка и Ахмед подошли к своему самолету.
Прапорщик Загорулько, несмотря на большой живот, лихо лазил по самолету, открывая какие-то лючки. Мальчишки решили не мешать ему и расположились на траве, за отбойником.
– Эх, пацаны, сейчас бы на денек домой, уже клубники валом, редиска, огурчики, – мечтательно сказал Ахмед.
– А я бы борща поел мамкиного, а еще яблок моченных, бочками в погребе стоят, – Лешка сглотнул слюну.
– Не, хлопцы, вы не пробовали драники. Готовил их отец. Помню, в воскресенье поспать хочется, а тут он заходит: рота, подъем, драники остывают. Мы с сестрой Машкой пулей неслись на кухню, – сказал Мишка.
– Так, бездельники, загораем? Растудыт вас через водило, я научу вас любить авиационную технику. Что развалились, как списанные пневматики. Ну-ка, быстро взяли ветошь и ведра, марш драить самолет, – услышали они голос прапорщика Загорулько. Он стоял рядом, для устрашения держа в руках кусок резинового шланга. Курсанты пулей вскочили на ноги, застегивая куртки комбинезонов.
– Что вытаращились, жертвы аборта, ты, – прапорщик показал на Мишку, – начинаешь с хвоста, а ты, – кивнул на Лешку, – с носа. А тебе, курносый, – обратился он к Ахмеду, у которого был характерный, с горбинкой, кавказский нос, – сверху.
Мальчишки, не ожидавшие от добряка Семеныча такой строгости, бросились к самолету. Им и в голову не могло прийти, что Семеныч может так ругаться.
Ахмед взял ведро с мыльным раствором и быстро полез на самолет. Он не успел забрался на крыло, как услышал грозный окрик:
– Ну, куда тебя, лешего, понесло? Куда ты в сапогах поперся на самолет? Босиком надо, в сапогах на девку свою полезешь, а это – самолет. Как ты его будешь любить, так и он тебя.
Ахмед стал разуваться, а Загорулько продолжал уже более спокойно, поглаживая самолет по алюминиевому боку.
– С ним надо нежно, с любовью. Как с любимой девушкой. Как ты к нему, так и он к тебе. Будешь лелеять его, холить, и он тебя не подведет, правда, Григорий? – обратился он к самолету по имени.
– Товарищ прапорщик, а почему Григорий? – спросил забравшийся наверх самолета Ахмед, намывая плоскости.
– Потому что звать его – Григорий. Это я его так назвал. Почему, не знаю. Григорий он и все тут.
– Семен Семенович, а вы давно в авиации? – спросил Мишка из-за самолета.
– Так, почитай, уже двадцать шестой год пошел. Начинал еще на Як-18, затем Л-29, а сейчас вот «Альбатрос».
– А сколько же вы курсантов выпустили? – спросил Лешка.
– Да пару полков наберется, – ухмыльнулся Семеныч.
– А вы всех своих курсантов помните?
– Конечно, мы же все в одной каше варимся. Слухами передается кто где. А когда перелетами здесь садятся, обязательно меня навещают. Командующий авиацией в Чехословакии, генерал Пронин Вовка, вон месяц назад на пролетающем Ан-26 ящик пива чешского передал. Помнит, как я его по аэродрому гонял шлангом резиновым, – ухмыльнулся Семеныч. – А месяц назад летчик-испытатель Федоров пролетом был. Так пригласил в столовую, обедали вместе, я, он и командир полка, – закончил гордо Загорулько.
Курсанты под руководством строгого Семеныча старательно вымыли самолет так, что тот засиял.
– А правда наш Григорий красивее всех? – спросил Ахмед, отойдя от самолета и любуясь им.
– Красивее или нет, не знаю, но то, что лучший в полку, за это отвечаю, – сказал Семеныч. – Это сейчас у вас пикирования да горки. А пойдет пилотаж – там он свой норов покажет. Так что любите его, – и, немного помолчав, добавил: – И уважайте. Ну, орлы, пойдем, перекусим.
Зайдя за самолет, Семеныч аккуратно расстелил газету и стал выкладывать из сумки продукты. Это были домашней выпечки хлеб, вареные яйца, домашняя колбаса, сало, пирожки с печенкой и яйцом, крынка с квасом. При виде всего этого, у мальчишек побежали слюнки.
Разложив припасы на газете, прапорщик кивнул мальчишкам:
– Что стоим, налетай.
Ребята не заставили себя долго уговаривать и уже через минуту, довольные, трескали за обе щеки.
Перекусив, Семеныч пошел на инженерный пункт управления заполнять формуляр самолета, а мальчишки остались собирать инвентарь.
– Миха, ну-ка садись, – Ахмед взял водило самолета, – Леха, помогай.
Мишка уселся верхом на водило, а Ахмед с Лешкой покатили его по рулежной дорожке, при этом посвистывая и покрикивая. Мишка, сидя лицом к мальчишкам корчил им рожицы, изображая наездника, а Ахмед с Лешкой, опустив головы вниз, упираясь, катили его, что есть силы.
Неожиданно водило уперлось в чей то ботинок. От резкой остановки Мишка кубарем свалился на землю. Подняв голову, курсанты обомлели: перед ними стоял командир полка Кравченко. Лешка, Ахмед и Мишка вытянулись по стойке смирно
– Так, гавнюки, играем, делать вам нечего. Вы что сюда, на курорт приехали, все пашут, а вы развлекаетесь? Где техник самолета? – его слова звучали как раскаты грома.
– Я здесь, товарищ командир, я на минутку на ИПУ, формуляр заполнить, – подбежал запыхавшийся Загорулько.
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52, 53, 54, 55, 56, 57, 58, 59, 60, 61, 62, 63, 64, 65, 66, 67, 68, 69, 70, 71